Как предписано законом этой страны, сразу же, немедленно по завершении проверки должны проголосовать председатель комиссии, члены ее и – раз уж такая им досталась доля – наблюдатели от партий. Но, как ни тяни время, хватило четырех минут, чтобы в урны упали первые одиннадцать бюллетеней. И далее – что уж тут поделаешь – началось ожидание. Но получаса не прошло, как беспокойный председатель попросил одного из членов выглянуть да взглянуть – не появились ли избиратели, а то, может быть, и появились, но ткнулись носом в захлопнутую ветром дверь да и пошли прочь, возмущаясь и твердя, что если выборы отложили, власти могли бы, по крайней мере, оказать населению такую любезность да объявить об этом по радио и по телевидению, раз уж ни на что другое средства эти все равно не годны. Сказал секретарь: Всякий знает, что ветер захлопывает дверь с поистине адским грохотом, а тут ведь ничего не было слышно. Посланный колебался, идти или нет, но председатель настаивал: Я очень прошу, выгляньте, посмотрите, только смотрите не вымокните. Тот высунул голову и в следующее мгновение втянул ее обратно, но уже в таком виде, словно постоял под душем. Он хотел поступить как порядочный член комиссии, хотел порадовать своего председателя и, будучи впервые призван к этому делу, удостоиться похвалы за быстроту и четкость исполнения, и, как знать, может быть, по прошествии времени, в один прекрасный день, по обретении опыта и самому возглавить избирательную комиссию, ибо в небеса провидения взмывают порою и повыше, и это никого не удивляет. Когда же он вернулся, председатель, разом и удрученный, и позабавленный, воскликнул: О, господи, да вы же вымокли насквозь. Ничего страшного, отвечал тот, утираясь рукавом. Ну что, видели кого-нибудь. Насколько глаза хватало – никого, на улице – ни души, этакая водяная пустыня. Председатель поднялся, прошелся в нерешительности взад-вперед, заглянул в помещение для голосования и вернулся. Представитель ПЦ взял слово и напомнил свой прогноз о том, что явка избирателей упадет, представитель ПП внес ноту умиротворения и сказал, что впереди еще целый день, а избиратели, надо полагать, пережидают непогоду. Представитель ПЛ предпочел промолчать, сообразив, как глупо будет выглядеть, если облечет в слова мысли, что пришли ему в голову за миг до того, как вернулся посланец председателя: Четыре жалкие капли не способны устрашить приверженцев нашей партии. Секретарь, ощутив на себе выжидательные взгляды, решил высказать соображение практическое: Полагаю, нелишне было бы позвонить в министерство и спросить, как проходит голосование здесь и по стране в целом, чтобы узнать, всех ли затронул этот упадок энергии, или мы единственные, кого избиратели достойными не сочли и явкой не почли. Над столом тотчас вознесся в негодовании представитель ПП: Требую немедленно занести в протокол мой решительный протест против недопустимо ернического тона и неприемлемых определений, которые позволил себе господин секретарь в отношении наших избирателей, являющих собой надежнейший оплот демократии, без коего одна из разновидностей многоликой тирании, до сих пор еще существующей в мире, давно бы уже завладела нашей отчизной. Секретарь пожал плечами и осведомился: Господин председатель, вносить это мнение в протокол. Думаю, все же не надо бы, дело того не стоит, все мы взвинчены, взволнованы, встревожены, а в таком смятенном состоянии духа легко произнести то, о чем и не помышляем, и я убежден, что наш секретарь не хотел никого обидеть, ибо он ведь и сам – избиратель, вполне сознающий свой гражданский долг, и лучшее доказательство этому – то, что, как и все мы, находится здесь, и ненастье не помешало ему прийти туда, куда должен был прийти, откликнувшись на призыв этого самого долга, но моя признательность не помешает мне все же попросить его сосредоточиться на неукоснительном исполнении своих служебных обязанностей и впредь воздерживаться от комментариев, которые могли бы задеть личные чувства или политические убеждения присутствующих. Представитель ПЛ сделал некий знак, который председатель предпочел расценить как знак согласия, так что конфликт не разросся, чему, помимо прочего, очень сильно поспособствовал и представитель ПЦ, напомнивший о предложении секретаря: В самом деле, господа, мы ведь здесь – точно жертвы кораблекрушения, оказавшиеся в океанской пучине без паруса и без компаса, без руля, так сказать, и без ветрил, то есть игралищем слепой стихии. Вы совершенно правы, сказал председатель, сейчас же свяжусь с министерством. На столике в сторонке стоял телефон, и к нему-то направился он, неся врученный ему несколько дней назад листок с инструкциями, где среди прочих полезных сведений имелся и номер министерства внутренних дел. Разговор вышел недолгим. Говорит председатель избирательной комиссии участка номер четырнадцать, сказал председатель, я очень встревожен, происходит нечто очень странное, знаете, до сей минуты ни один человек не пришел голосовать, мы уже с час как открылись – и ни одной живой души, да-да, конечно, это я понимаю, со стихией властям не совладать, дождь, ветер, наводнения, понимаю-понимаю, что ж, мы продолжим терпеливо ждать, на то мы тут и поставлены, это уж само собой, излишне говорить. После этого слова участие председателя в беседе свелось к нескольким утвердительным кивкам, нескольким приглушенным междометиям, хотя, впрочем, раза три-четыре он и начинал фразу, но завершить ее не мог. Положив трубку, председатель обвел взглядом своих товарищей, но на самом деле видел не их, а бесконечную череду пустых комнат, девственно-чистых регистрационных книг, председателей, наблюдателей, старателей, ой, простите, старательных секретарей, недоверчиво поглядывающих друг на друга, прикидывающих, кто в сложившейся ситуации выиграет, а кто проиграет, и вымокшего до нитки услужливого члена, который возвращается от дверей и докладывает, нет, мол, никого не видно. Что же вам ответили в министерстве, спросил делегат ПЦ. Они пребывают в растерянности, вполне естественно, что в такой ливень многие останутся дома, но как объяснить, почему во всем городе происходит то же, что у нас, И все же – что именно вам сказали, настаивал наблюдатель от ПЛ. Кое-где, на нескольких, очень немногих избирательных участках люди все же появились, но явка неслыханно, небывало низкая. А в целом по стране, спросил представитель ПЛ, льет ведь не только у нас в столице. Вот это и сбивает с толку, дождь дождем, но народ-то идет, голосует, конечно, где погода хорошая, там и явка выше, метеослужба обещает, что к полудню улучшится. Неизвестно, а может быть, и ухудшится, сказал член комиссии, до сих пор не раскрывавший рта. Помолчали. Потом секретарь запустил руку в карман пиджака, выудил оттуда сотовый телефон, набрал номер. И, покуда ждал соединения, сказал: Ну, это вроде как про гору и магомета, раз уж не можем спросить неведомых нам избирателей, отчего это они не идут избирать, осведомимся хотя бы у родных и близких, алло-алло, да, я, да, ты дома, а чего ж не пошла голосовать, да уж знаю, что дождь, брюки до сих пор по сих пор, до колен, то есть, мокрые, да-да, извини, забыл, ну да ты говорила, что собираешься после обеда, да, конечно, я звоню, потому что тут все очень сложно, ты и не представляешь, до чего, пока не явился ни один человек, просто не верится, ну, значит, я жду тебя здесь, целую. Он дал отбой и заметил насмешливо: По крайней мере, один голос нам гарантирован, жена придет во второй половине дня. Председатель и прочие члены комиссии переглянулись, и было вполне очевидно, что надо бы последовать примеру секретаря, однако ни один – и даже меньше, чем ни один – не додумался до этого, и нельзя не признать, что по быстроте соображения и непринужденности исполнения безусловную пальму первенства стяжал секретарь. И член комиссии, ходивший смотреть, сильно ли льет, с полной определенностью понял вдруг, как же далеко еще ему до секретаря, который эдак запросто, не тушуясь, с ловкостью фокусника, за уши достающего из цилиндра кролика, извлек из мобильного телефона голос. И увидев, что председатель, отойдя в угол, звонит домой, и все остальные тоже нажимают заветные кнопки на собственных аппаратиках и что-то интимно шепчут в них, член не мог не оценить в полной мере честности своих коллег, из коих никто не воспользовался обычным телефоном, стоявшим в комнате, но предназначенным для служебных надобностей, то есть сэкономил государственные средства. И только наблюдатель от ПЛ оказался без сотового телефона и, следовательно, должен был смиренно дожидаться новостей от коллег, причем надо еще добавить, что семья его оставалась в провинции, так что и звонить-то бедолаге было некому. Один за другим смолкали разговоры, и дольше всех говорил председатель, который, по всей видимости, требовал от собеседника прийти немедленно, поглядим еще, чем все это кончится, но как бы то ни было, ему полагалось бы позвонить первым, а если секретарь решил обойти его, что ж, на здоровье, теперь хоть будем знать, с кем дело имеем, с такими живчиками надо держать ухо востро, а если бы понимал суть субординации, то просто бы подал мысль начальству, а не забегал вперед. Председатель вздохом облегчил теснившую грудь досаду, сунул телефон в карман и спросил: Ну что, узнали что-нибудь. Вопрос этот, мало того, что излишний, был еще малость и некорректен, потому прежде всего, что люди всегда что-нибудь да знают, даже если это знание им, как говорится, ни к какому месту, а во-вторых, потому, что стало вполне очевидно – председатель использует свои должностные полномочия, чтобы уклониться от долга своего, предписывающего ему полногласно и самолично объявить о начале обмена сведениями. И нам, еще не позабывшим горчайший вздох, прервавший его речи, и требовательный тон, в них сквозивший, резонно будет предположить, что разговор – предположительно с кем-то из домочадцев – не был безмятежно информативным в той степени, чтобы стать достойным интереса, проявленного им как сознательным гражданином и должностным лицом, и что он, утеряв спокойствие, столь необходимое, чтобы блистать в жанре искрометных импровизаций, спасовал перед трудностями и предложил высказываться своим подчиненным, что, впрочем, как опять же все мы знаем, можно расценить как новую, более современную манеру начальствовать и руководить. А то, что сообщили члены комиссии и наблюдатели от партий, за исключением представителя ПЛ, которому за невозможностью сказать что-либо приходилось лишь слушать, сводилось к тому, что все родственники, опасаясь вымокнуть до нитки, ожидают улучшения погоды, либо – как супруга секретаря – намерены прийти проголосовать ближе к вечеру. По лицу же члена комиссии, не так давно посланного на разведку, разлилось выражение довольства, присущее тому, у кого есть основания гордиться своими достоинствами, а при переводе его в слова означает: У меня дома никто не отвечает, надо полагать, они уже в пути. Председатель занял свое место, и ожидание возобновилось.